Красота… Она возвышает душу, делает человека совершеннее, добрее. Недаром в древних культурах одним и тем же словом одновременно обозначались красота, добро и правда. В Египте, например, этим словом было «нефер». Конечно, главным орудием красоты является искусство. Но всегда ли должно искусство стремиться только к идеальной красоте? Не сочинял ли Эзоп басни, в которых высмеивал в образах животных пороки людские? Не написал ли Рабле свое знаменитое произведение «Гаргантюа и Пантагрюэль», желая в гротескной форме показать нравы людей, да и саму жизнь?
Нет, не только красотой сильно искусство. Комическое рождает в человеке великое чувство смеха и в то же время заставляет задуматься о своих недостатках; трагическое — возвышает душу к высокому нравственному подвигу… И есть те правда, которая открывает ценность жизни такой, какая она есть, во всем ее многообразии. В конце XVII века в искусстве произошла революция. Красивая форма слишком далеко ушла от глубокого содержания жизни и стала похожа на фальшь.
Художники во главе с итальянцем Микеланджело Караваджо, французом Жоржем де Латуром, голландцем Рембрандтом, испанцем Веласкесом провозгласили приоритет правды над красотой. Их лозунгом было: «Красота умерла, да здравствует все остальное!» Жизнь прекрасна сама по себе, ее не стоит приукрашивать. А значит, можно, не боясь, вносить в искусство «низкие» мотивы — например, нос картошкой, небритые щеки и даже грязь под ногтями. При этом события евангельской истории покажутся более убедительными, если их не идеализировать, а придать им жизненную достоверность. Самые большие чудеса в жизни совершаются в самой обыденной обстановке, и рядом с явлением Божества можно увидеть грязный угол комнаты, нечищеные ботинки, сажу на рукаве… Еще Джотто начал путь очеловечивания героев Евангелия в живописи. Но он даже не предполагал, как далеко зайдет искусство в этом направлении.
